Неучебные
крупные мероприятия
Крупных неучебных мероприятий помню четыре: работа на заготовке дров во время
пребывания в карантине (февраль 1943г.), посадка картошки (конец мая 1943 г.),
поездка в колхоз (август 1943 г.), сбор кедровых шишек (октябрь 1943 г.).
Все крупные неучебные мероприятия проводились очень организованно, заранее планировались,
никаких занятий в это время не проводилось. На мероприятия выделялись батарея,
либо дивизион, которые участвовали под руководством своих командиров.
Заготовка дров в тайге
В процессе проведения мандатной комиссии всех, кто не
хотел учиться в училище, отсеивали, отправляли в маршевые роты, а оттуда после небольшой подготовки – на фронт. Меня спросили, хочу ли я учиться в
училище, и я ответил, что готов делать все, что нужно для Родины. Меня зачислили
на учебу и через день определили в карантин.
Карантин заключался в том, что поступающие работали в тайге на заготовке
дров для отопления здания училища. Всю нашу команду возглавлял капитан
интендантской службы по фамилии Волк.
Всех поступающих переправили по льду через реку Томь и
по узкоколейной железной дороге отправили в тайгу – километров за 40 от города.
В лесу стоял одноэтажный то ли дом, то ли сарай, довольно просторный. В нем
были оборудованы двухэтажные нары, на которых мы ночевали. Посередине стояла
чугунная «буржуйка», которая горела круглые сутки. В окрестностях этого дома в
различных местах были сложены штабеля двухметровых бревен. Видимо, их
заготовили еще летом. Будущие курсанты должны были эти бревна вручную
перетащить к полотну железной дороги, и когда приходили платформы, грузить эти
бревна на платформы. Работа была тяжелая по нескольким причинам. Во-первых, стоял сильный мороз, видимо
градусов под 25-28, во вторых, нанесло много снега, думаю, что-то около
метра, передвигаться было трудно,
в-третьих, бревна были сырые и довольно тяжелые, в-четвертых, ребята были в
гражданской одежде (в которой приехали из дома) и она далеко не всегда была
теплой.
Работали весь светлый день, было очень холодно. Многие
поморозились. От штабелей к железной
дороге протаптывались тропинки, по которым только и можно было передвигаться.
Со временем, будущие курсанты приспособились – не доносили часть бревен до
дороги, а сбрасывали их в снег. При этом даже следов не оставалось. К концу
нашего пребывания в карантине наш руководитель капитан Волк обнаружил, что
часть бревен «похоронена» в снегу. Он был крайне недоволен, лично ходил по
протоптанным дорожкам, вытаскивал бревна из снега и ставил их «на попа»,
заставляя переносить их к железной
дороге. Карантин кончился в последних числах марта. Мы вернулись в
училище. Здесь получили военное обмундирование. Большинство получили ботинки с
обмотками, курсантские шинели б/у.
Вместо гимнастерок нам выдали однобортные кители то ли польские, то ли
румынские, видимо взятые в качестве трофеев
в 1939-40 годах. Пуговицы были
деревянные, стоячий воротничок с
одним металлическим крючком. Нас разместили в казарме, выдали личное оружие –
винтовку и противогаз.
Началась подготовка по программе молодого бойца.
Занятия проводил командир взвода техник-лейтенант Смирнов. Неоднократно
приходил на занятия командир дивизиона подполковник Брешков. Он лично демонстрировал строевые
приемы и приемы штыкового боя.
21 апреля 1943
года наш взвод принял присягу. Начались занятия по специальности.
Посадка картошки
В конце мая 1943 года после завтрака нашу батарею
построили и пешком мы куда-то пошли. Идти надо было километров 6 до станции
Томск 2. В районе этой станции около леса было большое поле. Нам выдали по
лопате и поставили задачу – сажать картошку. Поле было уже вспахано, картошка
лежала в куче. Курсанты шли рядами и сажали картошку. Так мы работали до обеда,
после чего построились и отправились в училище. После обеда мы вновь
построились и снова пошли на поле сажать картошку. Вечером, придя в училище,
все чувствовали себя разбитыми. Утром следующего дня нас снова построили.
Курсанты начали роптать. Раздавались голоса: не приводите нас на обед, соедините
обед и ужин, дайте вместо обеда сухой паек и т.д. Командир батареи старший
лейтенант Малиновский громко всем разъяснил, что «коллективки» он не допустит,
а кто хочет жаловаться, то должен подать личную жалобу, как это сказано в
уставе. И вообще, сейчас военное время и за невыполнение приказа он отдаст
виновных под трибунал. Вновь сажали картошку, вновь ходили пешком на обед в
училище.
На второй день, когда цепи курсантов подошли к лесу,
мы с другом Юрой Гладковым решили
«сачкануть». Набрали в карманы шинели картошки, и пошли в лес, развели
костер и стали печь картошку. Она была почти готова, когда мы услышали голос:
«Товарищи курсанты, Вы что тут
делаете?». Перед нами был заместитель начальника училища по МТО полковник Золотарев с несколькими офицерами.
Наши доводы, что мы греемся, на него не подействовали, он разбросал костер и
вышвырнул печеную картошку. «Идите к командиру батареи и доложите, что вы
делали» - приказал он.
Вернувшись в начало поля, где находились командир
дивизиона майор Норенко, наш командир батареи Малиновский и командиры взводов,
доложили о том, как нас поймал полковник Золотарев. Малиновский нас обругал и сказал: «На
гауптвахту их!». Однако майор Норенко решил по-другому: «Два наряда вне
очереди!».
На другой день после утреннего осмотра старшина
батареи Гостев командует: «Гладкову и Метешкину – в распоряжение коменданта
училища!». Вдвоем прибыли к коменданту
старшему лейтенанту Коновалову, которого все курсанты звали «Милочка». Он приказал
ждать машину. Подошел грузовик, мы сели в кузов и … поехали на то самое поле,
где накануне сажали картошку. Оказывается, наша задача заключалась в том, чтобы
помогать офицерским женам сажать картошку на выделенных им участках. Женщины
были очень довольны помощью, неплохо нас кормили, и, надо полагать, жалели. Так
два дня мы с Юрой – моим лучшим другом, отрабатывали наряды.
Это было первое в моей военной жизни взыскание.
Поездка в колхоз
В конце августа 1943 года выезжали в колхоз для помощи
в уборке урожая зерновых. По существу, это была коллективная командировка на
14-16 дней. Вначале ехали пассажирским поездом до станции Новосибирск, далее шли пешком на пристань.
Здесь погрузились на пароход и поплыли
вверх по Оби. Не доезжая пристани Камень на Оби высадились на пристани Верхний
Ирмень и пешком отправились в Верхирменьский колхоз. Здесь нас разместили в
ригах – навесах для сушки зерна. Было очень тепло и мы спали на соломе. Разбили
на бригады. Работа заключалась в ручном скашивании пшеницы при помощи кос,
доставке ее к молотилке и работа на молотилке. В качестве передвижной молотилки
на поле был поставлен комбайн. Впервые в жизни держал в руках косу, впервые
работал подавальщиком на молотилке. Кормили
хорошо, работали добросовестно. Тяжело работать подавальщиком – ни минуты
отдыха, страшная пыль. Поэтому довольно часто курсанты сменяли друг друга.
Работали с утра до темноты с перерывом на обед. Выходных или каких-то дней
отдыха не было.
В училище добирались в обратном порядке: по реке до
Новосибирска, поездом до Томска.
Заготовка кедровых шишек
Производилась осенью 1943 года в течение 2-х или 3-х
дней. Предварительно нам сообщили, что шишки заготовляются с целью получения из
них кедрового масла, которое впоследствии будет использовано для приготовления
пищи курсантам.
Утром после подъема нас построили, и мы пешком
отправились на станцию Томск 1. Здесь погрузились в вагон пригородного поезда и
поехали в направлении к узловой станции Тайга. Высадили нас на станции
Басандайка и пешком прошли километров 7-8 на восток. Здесь были мощные кедровые
леса. Впервые видел кедр. Очень похож на обычную сосну, но боковые ветви росли
очень низко. На месте все было готово – нас разбили на бригады по 3-4 человека,
выдали каждому мешок и поставили задачу – каждому собрать за день 12 мешков
шишек, принести их на место сбора и сложить в кучу. 12 мешков за день, это, конечно, многовато,
но реально собирали по 8-10 мешков.
Сбор состоял в том, что один из курсантов забирался на
дерево и тряс ветки, остальные члены бригады собирали шишки с земли. Был
перерыв на обед. Нас кормили из походных кухонь. Ночевали в каких-то сараях.
Как грузили и вывозили собранные шишки,
нас не касалось. После окончания работы вновь пешком шли на Басандайку и
поездом выехали в Томск.
КАРАУЛЬНАЯ СЛУЖБА
Основных караула в училище было два. Первый караул был
у знамени училища. Он располагался на втором этаже по центру здания в нише
коридора. Рядом было караульное помещение – небольшая комната, в двери было
окошечко. Состав караула – начальник и три караульных. Возле помещения часовой
не выставлялся. Второй караул охранял склады: продовольственный, вещевой,
вооружения и боеприпасов. Склады были расположены компактно. Караульное
помещение находилось недалеко от училища, примерно в 10-12 минут хода вдоль
улицы. Состав второго караула: начальник
– сержант, разводящий и три смены караульных. Помещение содержало общую комнату
с пирамидой для оружия, небольшую комнату для отдыхающей смены и комнату
начальника караула. Здесь был стол, две табуретки, ящик с боеприпасами, шкафчик
с документацией. Помещение охранялось караульным из отдыхающей смены. Курсанты
с удовольствием ходили в этот караул – составу караула в столовой выделяли
увеличенные порции. Пищу приносили из центрального корпуса двое курсантов из состава
караула под командой разводящего.
Кроме того, на станции Томск1 выставлялся для охраны
угля караул в следующем составе: начальник – курсант, двое караульных. Караул
не имел своего помещения и располагался в железнодорожной будке возле путей.
Еще один караул выставлялся около реки Томь, недалеко от центра города возле
устья небольшой речушки Ушайки. Там стояли штабеля бревен, сплавленные по реке
и предназначенные для отопления здания. По существу это был сторожевой пост,
так как караульное помещение отсутствовало, караульные сменялись
самостоятельно, отдыхая в казарме.
Кроме того, в наряд назначались контролеры у
центрального входа в училище (трое), посыльный при дежурном по училищу,
контролеры у въездных ворот (трое).
Развод караулов и внутреннего наряда производился во
внутреннем дворе училища. Дежурный довольно придирчиво проверял знание устава,
перечень имущества, находящегося на посту, осматривал внешний вид и оружие.
В последствии я понял, что охрана училища была
организована рационально с минимальным отрывом курсантов от занятий.
Отдельные случаи при несении караульной службы
За время учебы в училище я неоднократно ходил в караул, стоял на
разных постах, был разводящим, начальником караула, многократно стоял в
качестве контролера на главном входе училища. В целом служба шла нормально, но
были отдельные особенности и детали, о
которых хотелось бы рассказать.
Караул у знамени
Пост у знамени располагался в небольшой нише, шириной
4-5 метров и глубиной около 2-х метров. На пост назначали, как говорили,
передовых курсантов. Стоять на посту требовалось по стойке «смирно», смену
производил начальник караула. Днем
часовой был всегда на виду, что не
позволяло расслабиться. Ночью же часовые стояли по стойке «вольно». Два-три
раза был в этом карауле начальником. Однажды в караульном помещении случайно
обнаружил записку, оставшуюся от предыдущей смены, следующего содержания.
Ты
вновь ко мне пришла,
Моя исчезнувшая муза.
Прими,
умножь, и отнеси домой
Привет от юнкера ЛАТУЗА.
Последние строчки точно отражают тоску курсантов по
дому. Особенно четко это было заметно в первые полгода службы.
Караул на речке Ушайка
Под охраной этого караула находились штабеля бревен в
10-15 метрах от речки Ушайка. На расстоянии
50-60 метров был небольшой откос, вдоль которого сверху проходила
тропинка, за которой стоял довольно высокий забор, за которым находился
хлебозавод. Курсанты, которые назначались в этот караул, перед заступлением на
пост, еще в казарме освобождали сумку от противогаза и отправлялись на
дежурство. Патрулировали между штабелями (они тянулись вдоль реки метров на
70-90), и ждали когда прозвучит гудок, означающий конец смены на хлебозаводе за
забором. Часовой поднимался на откос, в это время через забор перелетали 2 – 3
буханки черного хлеба, которые рабочие хлебозавода бросали через забор. Буханки
складывались в противогазную сумку, и часовой возвращался к штабелям. Добытый
таким образом хлеб в казарме по-братски делился между курсантами.
Караул
возле складов
Караул у складов систематически подвергался проверкам,
чаще всего по два раза в сутки. Как правило, проверяющим были дежурный по
училищу, комендант, реже командиры взводов и батарей. Проверки были достаточно
тщательные. Большое внимание уделялось дословному знанию основных статей
устава. Иногда задавались и необычные вопросы, например: «Когда часовой
спит?» Нужно было хорошо понимать
разницу между часовым и караульным и дать ответ: «Часовой никогда не спит».
Однажды, когда я был разводящим, проверять несение
службы пришел комендант училища старший лейтенант Коновалов, которого курсанты
дружно называли «Милочка». Он был небольшого роста с рыжими волосами и всегда
требовал знания статей устава наизусть, причем нужно было знать номер статьи.
Приказал вызвать одного курсанта из бодрствующей смены в комнату начальника
караула. Я привел курсанта Патрушева, небольшого роста, рыжего и похожего на «Милочку». Вопросы были
следующего характера: «статья номер ….».
Ответы Патрушева; «не знаю». Наконец, потеряв терпение, комендант спрашивает:
«Какую статью Вы знаете?». Последовал четкий ответ: «статью номер…». Был назван
номер одной из самых последних статей устава. Комендант спрашивает, « что это за
статья?». Ответ: «При опускании тела в могилу войска стоят смирно». Раскрыв устав и прочитав названную статью
«Милочка» убедился, что ее содержание названо совершенно точно. Это было
воспринято, как издевательство над проверяющим, и описано в постовой ведомости.
Утром Патрушева сняли с несения службы. Потом он получил внушения от своих
командиров, не помню точно, но, кажется, на этом розыгрыше он заработал
гауптвахту.
Караул на станции Томск 1
Караул располагался в будке железнодорожников, возле
товарного двора и охранял каменный уголь училища.
В конце декабря 1943 года я был назначен начальником
этого караула, было двое караульных – курсанты Патрушев и Цацко. Мы были одеты
в сапоги и шинели. На улице стоял мороз под 25-28 градусов. Принимая караул, я
со старым начальником и одним из караульных пошли на пост. Кругом был толстый
слой снега, и понять, где находится уголь, было невозможно. Старый начальник
караула ткнул пальцем на снег и сказал, что уголь тут. Выставив часового, я ушел в будку. Вскоре
пришел и часовой, говоря, что в таком холоде стоять на посту невозможно. Мы
совместно решили - часового на посту не
держать, а периодически ходить на пост и вести наблюдение. Вокруг будки лежали
какие то штабеля, бочки и что-то сложенное в тюках. Никакой охраны не было. В
будке кроме нас троих тоже никого не было.
Где-то около часу ночи в будку постучали. Оказалось,
молодой парень, лет 15-16, приехавший на лошади. Просит разрешить погреться.
Вошел в будку, стал греть руки у чугунной печки. Через некоторое время я его
спросил, как он сюда попал ночью. Услышал простодушный ответ: «Привез дежурного
и «милочку», которые пошли на пост». Немедленно выставил на улицу Патрушева и
велел ему бежать на пост, но не напрямую, а прячась за тюками и штабелями. Через несколько минут в будку ввалились
дежурный по училищу и комендант.
«Милочка» начал кричать: «Часового убили!». Я пытался объяснить, что
часовой на месте, но меня не слушали. Через некоторое время пошли на пост,
дорогу показывал я. Часовой действовал по уставу: «Стой, кто идет?» и т.д.
Проверяющие были крайне удивлены, так как, оказывается, пост на угле был совсем
в другом месте. Вместе обошли несколько будок с железнодорожниками и стрелочниками.
Комендант выяснял, были ли у них часовые, но везде получил отрицательный ответ.
Постовая ведомость была полностью исписана нашими прегрешениями, начиная с
того, что начальник караула не знает, где расположен пост, часовые стояли не на
посту, а где- то в стороне и т.д. После проверки мы службу несли по-старому,
патрулируя теперь уже новое место, где, как сказал комендант, находился уголь.
Вечером, придя в казарму, мы услышали от ребят
сочувственные слова. Говорили, что все мы получим строгие взыскания и даже,
может быть, нас отдадут под трибунал. Допрашивали командир взвода и батареи, но
мы дружно говорили, что службу несли по уставу.
Через несколько дней меня направили к лейтенанту
Наумову. Как я понял, он был внештатный дознаватель и получил приказание
расследовать происшествие. Я его очень уважал, он проводил занятия по
материальной части 85- миллиметровой пушки и очень хорошо относился к
курсантам. Честно ему сказал, как все произошло. Как потом говорил наш командир
взвода, Наумов нас выгородил, возложив часть вины на коменданта. Его основные
аргументы: был нарушен устав караульной
службы (караульное помещение отсутствовало, караульных было только два, а не
три, место расположения угля не было обозначено хотя бы табличкой, часовые не
были обеспечены теплой одеждой - валенками и тулупом); это был не караул, а
сторожевой пост, следовательно, судить о нашем поведении нужно опираясь на
другие статьи устава. Короче, отделались легким испугом, даже взыскания не
получили.
ВНУТРЕННЯЯ
СЛУЖБА
Внутренняя служба в училище предусматривала ежедневное
дежурство по батарее (дежурный и два дневальных), дежурство на двух постах – у
центрального входа и на проходной внешнего двора, через ворота которого
въезжали машины и проходили строи курсантов.
Дежурство по батарее было стандартным и ничем не
отличалось от дежурства в других подразделениях.
На пост у центрального входа назначали двух
«передовых» курсантов, которых специально готовили. Постовые имели сапоги (а не
обмотки), начищенную шашку в кожаной портупее, белые перчатки. Они проверяли
пропуска у входящих, вызывали дежурного при необходимости, который находился
рядом в отдельной комнате, представлялись командованию при первом посещении.
Неоднократно стоял на этом посту.
В ночь на Новый 1944 год на этом посту я стоял с
курсантом Ароновым. Он был из местных, где-то в городе жили его родители.
Обращается он ко мне с просьбой – постой с вечера на посту подольше, я схожу
домой и тебе что-нибудь поесть принесу. Я согласился. Стоял на посту с10 вечера
до 5 утра. Аронов пришел в начале шестого и, самое главное, ничего не принес
поесть.
Весной 1944 года я стоял на посту, и надо было сбегать
в туалет. Попросил посыльного меня
подменить и вскочил во двор, но до туалета не добежал, так как до него было
далековато.
Утром прибыл полковник Ширшов, заместитель начальника
училища. Докладываю ему по всей форме. Он меня подзывает в сторонку и говорит:
«Как Вам не стыдно? Вы что ночью делали?». Я оправдывался, говоря, что когда
покидал пост, то меня подменял посыльный. Он мне разъяснил, что видел меня во
дворе из окошка второго этажа, когда сидел там с официанткой. Ошибиться он не
мог, так как я был с шашкой и в белых
перчатках. Убедительно и вкрадчиво мне разъяснял, что советский офицер должен
обладать высокой культурой.
Примерно за месяц до выпуска я вновь стоял на первом
посту. Вдруг входит импозантный, хорошо одетый человек в шляпе и говорит: «Я –
Блантер, отведите меня к начальнику училища». Я направил его к дежурному, а сам
подумал – это отец нашего курсанта Блантера. До меня дошло, что это известный
композитор. Курсант Блантер отличался своим поведением в худшую сторону.
Среднего роста, неаккуратный и безответственный. Часто от старшины получал взыскания
– как правило, мыл полы после отбоя. На второй день Блантер преобразился. Его
переодели в новое обмундирование и дали увольнительную на несколько дней. К
слову, увольнительные в училище давали только в единственном случае – для
срочного похода в баню( если во время утреннего осмотра «по форме пять»
обнаруживали вошь, что было со мной лишь один раз за время учебы).
По просьбе командования композитор Блантер написал
музыку к «песне училища», которую разучивали курсанты. Там были такие
слова:
Латузовец
за дело,
Прицел берет умело,
Огонь по мессершмидту,
За славный Ленинград.
Припев был следующий:
Бей
фашистов в высоком небе чистом,
Зенитчики на суше и на море сильны.
При выпуске младший техник-лейтенант Блантер получил
индивидуальное предписание и убыл в сторону Европы в гордом одиночестве, а не в
составе команды, как остальные курсанты
Дежурство по батарее
Cреди курсантов была традиция – из старых стертых
напильников изготовлять себе ножи или кинжалы. Я не устоял перед этой
традицией. Однажды, будучи дневальным по
батарее, поздно ночью возле тумбочки из старого отожженного напильника
выпиливал себе кинжал. Вдруг неожиданно раздается голос: «Вы что делаете?». Не
заметил, как ко мне подошел проверяющий – командир батареи Малиновский.
Отвечаю: «Ножик». Командир батареи взял недоделанный кинжал с презрением двумя
пальчиками, повертел перед глазами, бросил его на пол и сказал: «Этим ножиком
только теплое г…. резать!», обидев меня
в своих лучших чувствах.
Курсантский
быт
В училище, с учетом военного времени, быт
курсантов был организован образцово,
строго соблюдался распорядок дня, отрыв на различные работы был минимальный,
было неплохое медицинское обслуживание. Главная неприятность состояла в том,
что в зимнее время в помещениях было довольно холодно. Были и случаи, когда
температура в казарме опускалась почти до нуля.
Распорядок дня (могу ошибиться
до 30 минут)
Подъем
– 7 часов
Зарядка, завтрак 7.00 -8.30
Занятия 9.00 –
15.00
Обед – 15.00 – 15.30
Отдых (мертвый час) – 15.30 – 16.30
Занятия – 16.30 – 18.30
Самоподготовка - 18.30 – 21.00
Ужин – 21.00 – 21.30
Свободное время - 21.30 – 22.10
Вечерняя
поверка – 22.30
Отбой – 23.00
Утренняя зарядка
Перед подъемом дежурный по батарее будил старшину и
помощников командиров взводов. Ровно в
7.00 все они дружно орали «Подъем». По этой команде все курсанты быстро
вскакивали, одевали брюки и обувались. Главное, необходимо было быстро намотать
обмотки, что давалось не сразу, а только после достаточной тренировки.
Проводился утренний осмотр по «форме номер пять». Курсанты снимали нижние
рубахи и выворачивали их наизнанку. Старшина или помкомвзвод смотрели – нет ли
вшей. Их обнаруживали крайне редко. Далее по команде старшины под руководством
помкомвзводов через внешний двор курсанты выбегали на утреннюю зарядку. Летом в
теплые дни выбегали голыми до пояса, в прохладные – в нижнем белье, зимой – в
гимнастерках или кителях. Зарядка состояла в пробежке по улице и выполнении,
как правило, 3-го комплекса, который помню до сего времени. Возвращались в батарею и отправлялись на
умывание. Вода часто отсутствовала. Курсанты бегали в подвальное помещение, где
находилась котельная, там всегда была вода. Далее следовало построение и
движение на завтрак. Столовая размещалась на втором этаже правого крыла (если
смотреть с улицы) в большом просторном помещении. По центру был проход, по
сторонам стояли столы, накрытые клеенкой, вокруг столов располагались
деревянные скамейки. Каждый взвод занимал свой стол. Здесь принимали пищу во
время завтрака, обеда и ужина, о порядках в столовой расскажу ниже.
Далее взвод возвращался в батарею, курсанты брали
тетрадки, ручки, карандаши и строем шли на занятия.
Обед
После шести часов занятий курсанты строем шли на обед
в столовую. Общий порядок приема пищи во
время завтрака, обеда и ужина был одинаков. Состоял он в следующем. От каждого
взвода выделялся дежурный, который с кухни приносил пищу – хлеб, бачки с первым
и вторым, сливочное масло (утром). Тарелки, как я помню, были пластмассовые и
стояли на столах стопками. Начинался дележ. Во взводах были курсанты, которые
специализировались на дележке. Я, например, делил хлеб. Процедура состояла в
следующем. Буханка хлеба резалась на относительно равные порции. Все курсанты
оценивали равенство порций и высказывали свои пожелания типа: «отсюда убери,
сюда добавь». После этого один отворачивался, а другой, показывая на порцию,
говорил: «кому?». Первый курсант называл фамилию и названный брал свою
порцию. Примерно так же делили первое и
второе. Курсанты получали, так
называемую, пятую продовольственную норму, она была существенно лучше третьей
нормы, которую во время войны получали офицеры в тылу.
После ужина курсантам выделялось свободное время. В
это время можно было написать письмо домой, пришить подворотничок, почитать
батарейную стенгазету, почистить закрепленную винтовку либо противогаз и т.д.
Была в
училище и самодеятельность, в основном, это было хоровое пение. Отдельные курсанты проявляли
активность в этой области. В нашем взводе активным участником самодеятельности
был курсант Яковлев, Думаю, что это связано с периодическим освобождением
участников самодеятельности от самоподготовки.
Вечерняя поверка
Вечером перед вечерней поверкой, как правило,
повзводно курсанты выводились на вечернюю прогулку на улицу. Ходили строем и
пели песни. Всех их, конечно, не помню, но некоторые и сейчас сохранились в
памяти. Например.
Взвейтесь соколы орлами,
Полно горе горевать,
То-ли дело под шатрами
В поле лагерем стоять.
-0-
Я по свету немало хаживал,
Жил в землянке, в окопах, в тайге,
Похоронен был дважды заживо,
Жил в разлуке, любил в тоске.
Но всегда я привык гордиться,
И всегда
повторял я слова
Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва».
-0-
Белоруссия родная,
Украина золотая,
Ваше счастье молодое
Мы стальными штыками оградим.
-0-
Там, где пехота не пройдет,
Где бронепоезд не промчится,
Угрюмый танк не проползет,
Там пролетит стальная птица.
Пропеллер громче песню пой,
Неся распластанные крылья,
За
вечный мир, в последний бой
Лети стальная эскадрилья
-0-
Артиллеристу нужен ром,
Когда стреляет он по цели,
Дабы не промахнулся он
И ему не дали по шее.
Студенту тоже нужен ром,
Когда
идет он на экзамен,
Дабы не провалился он,
Сказав, что Цезарь был татарин.
-0-
Я уходил тогда в поход,
В далекие края,
Рукой взмахнула у ворот,
Моя любимая.
Второй стрелковый храбрый взвод
Теперь моя семья,
Привет, поклон тебе он шлет,
Моя любимая.
Запевалами в нашем взводе были Яковлев и я.
В бане
Каждые 10-15 дней курсанты отправлялись в баню. Она
находилась на другом конце города, довольно далеко от училища. Во всяком
случае, идти пешком надо было около часа. Для экономии учебного времени в баню
отправлялись после ужина, оглашая томские улицы курсантскими песнями. При бане
была жарилка, в которой прожаривали курсантское обмундирование. В обиходе ее называли «вошебойкой». Прожариванием занимались
дежурные курсанты, которые, спасаясь от неимоверной жары, часто выскакивали на
улицу, а зимой зачастую осыпали себя снегом. Возвращались из бани поздно ночью.
Утром был обычный подъем.
На
махорке
Не часто, но иногда курсанты отвлекались на
хозяйственные работы: погрузку махорки
на табачной фабрике и разгрузку угля на станции Томск 1 для отопления
здания училища. На работу выделялся взвод. Видимо на погрузку выделялись взводы
по очереди, так как я был на погрузке махорки только один раз. Табачная фабрика
находилась недалеко. Работа производилась после ужина. Нужно было загрузить
несколько товарных вагонов бумажными мешками с махоркой весом в 10-12
килограммов каждый. Работа не тяжелая, но противная. Весь склад махорки был
пропитан табачной пылью, да и мешков было достаточно много. За работу зав.
складом для взвода выделял мешок
махорки. Работой руководил старшина. Перед началом работы был инструктаж. Не сразу понял, в чем его суть, и освоил его только во время
работы. Во время погрузки отдельные мешки рвались, и махорка сыпалась на землю.
Нужно было ее затолкать себе в брюки.
Махорка из них не высыпалась, так как курсанты носили обмотки. Когда
приходили в училище, старшина приносил простыни, курсанты разматывали обмотки,
снимали брюки и вытряхивали махорку на простыни. Ее собирали и относили в
каптерку. Курящие были довольны, так как курева было полно. Думаю, что, и
старшина здесь поживился, так как стакан махорки на базаре в то время стоил
около 10 рублей.
Уголь грузили на станции Томск-1 лопатами. Работы так
же велись в вечернее время.
Никаких других отрывов курсантов на посторонние работы
больше не помню.
На пожаре
Осенью 1943 года наш взвод был дежурным по гарнизону.
Смысл дежурства был в том, что при
чрезвычайных обстоятельствах взвод должен был выполнять какие то срочные
работы. От занятий по расписанию взвод не освобождался, но ночью спали не
раздеваясь.
Вдруг днем нас сняли с занятий, и мы бегом отправились
на тушение пожара. Горела карандашная фабрика на другом конце города. Во время
войны она изготовляла авиационную фанеру. Горели корпуса фабрики и огромные
кучи отходов производства. Это были опилки, стружки, куски дерева и обрезки
фанеры, в беспорядке сваленные в кучи высотой в двухэтажный дом. Мы что-то
носили, убирали, разгребали и укладывали. Руководил нашей работой подполковник
Брешков. Был ли наш вклад в тушение пожара существенным, не могу судить. В
училище вернулись поздно вечером.
В воскресенье занятий не было. Однако практически
каждое воскресенье было посвящено физподготовке. Она заключалась в кроссе летом
и беге на лыжах зимой. Особенно много внимания уделялось лыжам. Бегали при
любой погоде и при любой температуре воздуха. Курсанты отмораживали руки, ноги,
не говоря уже о носах и щеках. Правда, обходилось без тяжелых последствий. Надо
полагать, мы подвергались мощной закалке организма. На удивление, курсанты
почти не болели.
ПРОИСШЕСТВИЕ НА ТОМИ
В первых числах мая 1943 года командир взвода
техник-лейтенант Смирнов проводил занятия с нашим взводом по строевой
подготовке. Место занятий – крутой берег реки Томь, на расстоянии около двух
километров от здания училища. Внизу, возле реки находилось училищное
стрельбище, где курсанты стреляли из стрелкового оружия и метали гранаты. Раздавались выстрелы и взрывы. Вдруг из под
обрыва появился курсант, весь в крови. Он что-то кричал. Командир взвода приказал нам спускаться вниз
по обрыву. Мы увидели следующую картину. На земле веером лежали курсанты,
кое-кто шевелился, другие уже не дышали. Текла кровь, у некоторых были большие
раны. От их командира взвода осталась
только нижняя часть туловища. Наш командир взвода послал одного человека в
училище. Остальные курсанты выносили раненых вверх на обрыв. Вскоре подъехала
санитарная машина с медиками, прибежали люди, подъехали другие машины. Живых и
мертвых вытаскивали на обрыв, грузили на машины. Эта процедура длилась довольно
долго около 2 – 2,5 часов.
Впоследствии мы узнали следующее.
Под обрывом с одним из курсантских взводов проводились
стрельбы из пистолета. Один из курсантов неожиданно к месту расположения взвода
принес противотанковую гранату. Видимо, зимой, когда метали гранаты, она попала
в снег и не разорвалась. Командир взвода
взял эту гранату, поднял ее вверх и хотел бросить. Она взорвалась в его
поднятой руке. Курсанты располагались компактно, поэтому большинство курсантов были убиты сразу,
небольшая часть отделалась ранениями разной тяжести.
Это был хороший урок, наглядно показавший, как нужно
обращаться с боеприпасами.
